Оружие Победы. О карабине в стихах и прозе
Фронтовики за годы войны стали закалёнными солдатами, их воля и мужество не уступали в крепости оружейной стали. За каждой винтовкой и пулемётом, за каждым артиллерийским и танковым выстрелом, брошенной гранатой и гулом самолёта встаёт история человека, руки которого превращали боевую технику в грозную силу в жестокой битве с врагом. Редакция газеты «Гомельские ведомости» совместно с Гомельским областным музеем военной славы продолжает проект, посвящённый 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. Ветераны спустя многие годы прикоснутся к оружию, и их воспоминания оживут. Музейные экспонаты соединятся с фронтовыми историями свидетелей тех судьбоносных событий. И мы перенесёмся на поля сражений, пройдём по дорогам войны, чтобы вместе с воинами пережить все фронтовые испытания.
– Ждёте встречи со своим карабином? – спрашиваю у бывшего пехотинца Вила Романовского, когда мы подъезжаем к Гомельскому областному музею военной славы.
– Как вам сказать? С тех пор, как ушёл из армии, любое оружие для меня родное. И особенно карабин. Это мой боевой товарищ. Знаете, есть такое стихотворение: «Калоша старая лежит передо мной,/И грудь мою теснят воспоминанья,/В калоше этой раннею весной/Ходил я к милой на свиданье». Так и я, когда вижу оружие, мою грудь теснят воспоминания. Только они не о любви, а о войне. Я и стихотворение похожее о карабине придумал, которое начинается со слов: «Гляжу я на тебя, мой старый друг…» Ветеран замолкает, прикладывает палец ко лбу, крепко зажмуривается, будто пытаясь вспомнить не то продолжение поэтических строк, не то фронтовое прошлое.
– Я решил палочку не брать. А то буду себе напоминать английского денди. Я ведь не такой. Могу ещё без помощи ходить, – предупреждает мою попытку помочь спуститься по ступенькам с пятого этажа 90-летний Вил Романовский. – Выпил таблетку от боли в суставах. На какое-то время поможет.
– Для своих лет вы хорошо выглядите. Правда, – пытаюсь подбодрить фронтовика. – На вас мундир как влитой сидит.
– Да ну, как влитой, – махнув рукой, морщится Вил Владимирович. – Разве раньше так сидел?
В машине из журналистского любопытства интересуюсь необычным именем фронтовика.
– Мучаюсь с ним всю жизнь. Папа с 1919 года был членом коммунистической партии и нарёк меня так. По-моему, шифр понятен – «В», «И», «Л», – произносит по буквам ветеран. – Владимир Ильич Ленин. А девчонок в те годы Октябринами называли.
– Ну а чем вам запомнились 40-е годы? – стараюсь приблизить разговор к фронтовому времени.
– В 1941-м году первый раз попал под бомбёжку, находясь в своём доме. Было это в родном городе Озёры Московской области. Пришёл из школы, сел обедать. Помню ещё, отец рядом сапоги чинил. И тут нам на крышу махнула бомба! А в десяти метрах от окна ещё одна. Как р-р-рубануло! – фронтовик резко вдыхает воздух и закрывает глаза. – Мне в тарелку штукатурка посыпалась. А когда я поднял голову, то насчитал 13 осколков, торчащих из стены. Вот так я и встретил войну.
– А когда попали на фронт, что вас больше всего впечатлило?
– В армии я прослужил 28 календарных лет, а если учесть Великую Отечественную войну, то 31 год. Но таких чудес, как в тот день, когда впервые попал на фронт, за все годы службы не видел.
– Что вы имеете в виду?
– Когда проезжал места боёв на Курской дуге, то видел, как в огромные воронки от снарядов съехали целые дома. Представляете, такой огромный котлован, – фронтовик очерчивает воображаемый круг, – а на его дне, как по рельсам, съехавший жилой дом стоит. Видел я, как наш тяжёлый танк весом больше 40 тонн залез верхом на немецкий. И они оба сгоревшие так и застыли, как огромный монумент. До сих пор в глазах стоит наша перевёрнутая вверх тормашками самоходная установка СУ-152. А это, между прочим, 45 тонн чистого железа. Представляете, сколько там снарядов разорвалось, чтобы перевернуть такую махину?
– После такого не страшно было ехать на фронт?
– Нет. Последние километры мы подходили к фронту пешком с выданными карабинами. Все солдаты в свои подсумки патронов по 50 положили. А я весь его как наби-и-ил! – делает ударение на последнем слоге Вил Романовский. – Заместитель командира взвода мне говорит: «Ну зачем тебе столько? Ты знаешь, куда ты попал? Во взвод связи. Тут тебе стрелять много не придётся». А я ему: «Я не знаю, куда вы попали, а я иду воевать». Я карабин впервые после Рязанского пехотного училища в руки взял – до этого только винтовку держал – и я решил незамедлительно его опробовать на ближайшем привале. Сложил небольшую кучку помидоров, отсчитал шагами 300 метров, прицелился и выстрелил. Овощи вдребезги, а я рад, что попал в цель. Карабин был отлажен просто замечательно! – возглас фронтовика наполняет салон машины, которая тормозит у музея.
В экспозиционном зале нас встречает научный сотрудник Александр Нестерович, который протягивает карабин системы Мосина.
– Тяжёлый стал, – произносит, взяв в руки оружие, Вил Романовский и рефлекторным резким движением передёргивает затвор.
– А раньше легче был?
– Раньше я двухпудовую гирю правой рукой 15 раз над головой выжимал, – в интонации фронтовика нет и доли хвастовства. Вил Владимирович пытается упереть приклад в плечо, но тут же морщится и резко опускает оружие.
Пока фронтовик приноравливается к карабину, фотограф начинает съёмку.
– Поставьте, пожалуйста, оружие на скамеечку, – предлагаю я.
– Ну, уж я возьму его так, как я привык, – Вил Романовский прижимает к груди приклад и просит вытащить штык. – Нас учили штыковому бою, – добавляет он.
– Может, покажете, как вы это делали? – предлагаю.
– И покажу, – Вил Владимирович несколько раз отточенным движением бьёт воздух. Меня поражает, как ещё несколько минут назад ветеран с трудом держал винтовку, а теперь как будто напитался от неё какой-то боевой силой.
– Вил Владимирович, я так понимаю, вы не боялись на фронте физических нагрузок, а что в таком случае было для вас на войне самым тяжёлым?
— Тяжёлым? Угнетающая обстановка. Все в нашем взводе её чувствовали. Особенно после бомбёжек. Помню, налетели на нас фашистские бомбардировщики. И как начали утюжить. Земля в радиусе полутора километров дрожала. Один офицер как стоял, так и упал на колени. И не может пошевелиться от страха. А вокруг него столбы земли от бомб взметаются.
– А вам не боязно было?– Интересно было и страшно одновременно. Но страх приходилось забывать. Иначе не выполнишь задание. Помню, тянул с боевым товарищем катушку, чтобы связь проложить. И оказались около возвышенности. Мой фронтовой приятель предложил на неё взобраться, чтобы осмотреться на местности. Эх, как получили мы там! Место оказалось пристрелянное фашистскими миномётчиками. Да ещё и пулемёты по нам ударили. Мы залегли и не копошимся: с пулемёта снимут сразу. А уже брезжит рассвет.
Слышу невдалеке голоса непонятные. Приподнял голову: идут четыре солдата, прибывшие на фронт, по всей видимости, из Узбекистана, и на своём языке разговаривают. И тут – уш-ш-ш! Мина! Бах! Бойцы как закричат: «Вай! Вай! Вай!» Молодые, необстрелянные с перепугу растерялись. Попадали на колени. А тут вторая мина – ра-а-аз! И молчок. Погибли все в одну секунду.
– И как вы оттуда выбрались?– Сказал своему товарищу: «Я сейчас побегу быстро, а ты не высовывайся. Будет по мне очередь. Наверняка. Обожди. Как только пулемётчик отстреляется. Всё. Жди две–три секунды. Вставай и лети к ближайшей воронке». Так и сделали. Но мой фронтовой приятель всё равно чуть успел спастись. Бежал слабо.
– Так вас во время войны ни разу и не ранило?
– Почему же? Два осколка до сих пор в ноге сидят, – Вил Романовский поднимает штанину и показывает неровные вмятины на коже. – 1 февраля 1944 года около Кривого Рога отправили меня в разведку в село Красное с задачей выявить огневые точки противника. После этого я ещё медаль «За боевые заслуги» получил. А когда возвращался назад, у своей траншеи услышал – хап! Слева! Мина упала. По ноге как ломом. И чувствую: заломило, заломило адски! Какой-то сержант закричал: «Связиста ранило!» Подбежали солдаты, распороли ватные штаны. Думал, ногу отрежут. Ведь пока довезли до госпиталя, было уже 7 февраля. Неделю переправляли. А до этого у меня был случай, когда я чуть не погиб. Услышал звук, упал на землю, и рядом что-то шлёпнулось. Думаю, всё, конец. Поднял голову – в трёх метрах из земли идёт дымок. Оказался камуфлет.
– Это что такое? – недоумеваю.
– Снаряд вошёл глубоко в землю и рванул в грунте. Поэтому осколков не было. В общем, повезло мне.
О своём фронтовом везении Вил Романовский продолжает рассказывать уже в машине на обратном пути. Вспоминает и о том, как пытался выкурить из дома немца, стреляя по печной трубе.
– Фриц так и не вышел её поправить. А появился бы, я б его снял, – добавляет фронтовик.
– А День Победы помните? – задаю на прощанье вопрос.
– В Болгарии это было. Вышел с лейтенантом Васей Штепом из корчмы. А он, к слову, цыган был. Что такое? Едет много машин. Болгары радостные кричат: «Брату-у-у-ушки! Война-то завершилась!» Было это ещё 8 мая. Так рад был, что чуть с ума не сошёл.
Автор фото: Игорь Брель