Имя ему — ГЕРОЙ. Анфилофий Шилков: решительный, но не последний бой
– Этот бой навсегда врезался в память. До мельчайших подробностей, – вспоминал Анфилофий Шилков. – Случилось это на подступах к маленькой белорусской станции Мормаль. Не на каждой карте найдёшь эту станцию. Но тогда, в ноябре 1943 года, на полевых картах офицеров нашей дивизии этот пункт был отмечен как имеющий особое стратегическое значение. 14 ноября он был ещё в руках противника.
Утром, осмотрев, хорошо ли замаскированы орудия моего взвода, я решил сходить в третий взвод, занявший позицию справа. Там должен быть комбат. До позиции соседей оставалось метров пятьдесят, когда я увидел такое, отчего по телу пробежали мурашки. Из кустарника показалось огромное жерло пушки, а через секунду вылез и сам «тигр». У орудий уже никого. Я бросился к одному, с ходу вогнал снаряд в казённик. Выстрел! Попал! Второй снаряд, третий. В упор в лоб. В ярости забыл я, что снаряды 45-миллиметровых пушек для лобовой брони «тигра» – детские игрушки.
А танк вот он, рядом. Отпрыгнул я в окопчик, услышал лязг железа (это танк подмял пушку), а в следующее мгновение померкло небо. В затылок ударила тёплая волна от работающих двигателей.
Чуть погодя я шевельнулся. Давит, но поддаётся земля. С трудом освободил плечи, руки и метрах в восьми перед собой увидел «тигра», стрелявшего по отступающим.
А совсем рядом знакомый ящик, каждое орудие имеет такой – в нём противотанковые гранаты. Швырнул гранаты под гусеницу. «Тигр» завертелся на месте, а я вогнал запал ещё в одну гранату, выждал, когда танк повернётся задом, и метнул комок смерти в уязвимое место – в баки.
Бросился ко второму уцелевшему орудию. Шестеро из расчёта убиты, седьмой, приподнявшись на локте, смотрел на меня. Я оттащил бойца в окопчик, перевязал, спросил: «Где комбат?» «Ранен. Связной и командир взвода в тыл его понесли. А в тылу у вас немцы», – ответил он.
Со стороны железной дороги шла колонна вражеских танков. Один, два, три... двадцать... и сбился со счёта. Позднее узнал: их было 36.
Я открыл огонь. Споткнулся, запылал ближайший танк. С третьего или четвёртого снаряда вспыхнул второй. Потом третий… Четвёртый... Седьмой. Не выдержали нервы у гитлеровцев: танки повернулись и откатились за железную дорогу, оставив на поле боя семь костров.
А что дальше? Полк отошёл, впереди и сзади немцы. Впрочем, я не один. Целы орудия первого и второго взводов. Быстро объяснил ситуацию. Объяснил, что командование батареей беру на себя. «Да-а-а, товарищ сержант, – протянул наводчик Ермолаев. – Выходит, это и есть наш последний и решительный бой?»
Разговаривать было некогда: враг уже пошёл в новую атаку. Но дорого обошлась она фашистам. Пять орудий нашей батареи подожгли 13 танков! Из них четыре было на счету Ермолаева. После, когда танки отступили, я подошёл к нему: «Ну что, Ермолаев, решительный бой получился? И не последний».
Ещё двое суток удерживала батарея пятачок. Днём каждый час следовали атаки автоматчиков. 17 бойцов отвечали огнём из автоматов, а 17 остальных поливали атакующих снарядами из пяти пушек.
– Наконец наш полк пошёл в наступление и на плечах отступающего противника прорвался к станции. Меня вызвали к командиру дивизии, который, как оказалось, следил за боем нашей батареи, – вспоминал Анфилофий Шилков. – «Вы командир батареи?» – спросил меня генерал. «Нет, я принял на себя, когда нашего комбата Сириченко ранило». – «Спасибо за службу. Приготовьте вместе с начальником штаба полка наградные листы на всех батарейцев. А вас к награде представлю я сам».
Через месяц в бою под Минском меня тяжело ранило: три пули застряло в ноге. В госпитале узнал, что Указом Президиума Верховного Совета СССР мне присвоено звание Героя Советского Союза.
Пять долгих лет провёл я в госпиталях и снова вернулся к своей мирной профессии – работал бухгалтером, проживая в Свердловске.