Оружие Победы. Только вперёд!

– Хотите увидеть пулемёт Дегтярёва? – спрашиваю по телефону у бывшего командира взвода пехоты Хамзи Игбаева.

 

 

– Пулемёт? Дегтярёва?! С диском? Да что вы?! О-о-о-о! Конечно,– не сдерживает эмоций 95-летний фронтовик. – Когда-то он был хорошим оружием. Я из него стрелял, когда в разведку ходил. А сейчас хилый уже. Какой из меня пулемётчик? Но увидеть своё оружие всё равно хочу. 

 

 

– Помните ещё, как из него стрелять?

 

 

– Вы такие вещи странные спрашиваете,  – искренне удивляется ветеран моему наивному вопросу. – Конечно, не забыл. Я не помню, что вчера кушал, а как бил врага – на всю жизнь осталось. Я Вену брал, так что вы со мною осторожнее будьте.

Когда Хамзя Ахмурзаевич садится в машину, чтобы ехать в Гомельский областной музей военной славы, замечаю на его левой руке татуировку якоря.

 

 

 

 

– Хотели быть моряком? – обращаю внимание на почти стёршееся от времени художество.

 

 

– До войны мечтал, когда в Астрахани жил. Ребята делали, и я сделал, – потирает синие контуры изображения фронтовик. – А когда попал на войну, все мечты ушли. Думал только о том, чтобы идти вперёд и уничтожать фашистов. Да и какой из меня моряк? Я щупленький был, как и моя мать, которую в 13 лет отдали замуж за отца. Татарские обычаи позволяли. А папа к тому времени был уже взрослый мужчина.

 

 

Хамзя Игбаев в своих воспоминаниях плавно переходит к рассказу о том, как в 1942 году лейтенантом попал на фронт под Воронеж. 

 

 

– Там я получил свой первый орден Красной звезды. Потом ещё один и до конца 45-го три медали «За боевые заслуги». Чего только со мной не случилось за эти годы, молодой человек. Я даже в лапах у немца побывал.

 

 

– Как так? – искренне заинтригован я.  

 

 

 

 

– Вы не поверите. Шли мы на украинский город Старобельск. Сделали привал на обед. А у меня был солдат по фамилии Чунихин. Как только остановка, он давай по окрестным домам ходить, искать, кто что даст из еды. Он даже мёд как-то раздобыл. И вот нам пора уходить, а моего бойца нет. Взял я автомат и пошёл искать. Иду по деревенской улице, смотрю – в одной из хат свет горит. Открыл дверь, а там немец. «Русиш. Хенде хох!» – скомандовал он. Направил фашист на меня дуло пистолета и показывает на скамейку, а сам пошатывается. Пьяный, еле стоит на ногах. Я сел. И фриц, не долго думая, разрядил в меня всю обойму. И, представляете, ни одна пуля меня не задела. С двух метров стрелял и не попал.  Слышу только, как за печью хозяйка с дочерью плачут. Фашист посмотрел на меня и стал заряжать обойму пистолета. А я как ударил ногой по его оружию. Он опешил. Смотрит на меня. «Садись!» – скомандовал теперь я и направил на него свой ППШ. «Живой ты отсюда уже не уйдёшь», – была первая моя мысль. Я как дал очередь. Прямо ему в лоб. Вот и всё. «Он больше никогда к вам не придёт», – сказал я напоследок хозяйке дома. Этот немец, как я потом узнал, охранял склады с оружием и каждый день обирал в деревне местное население. 

 

 

– Много за войну фашистов уложили?

 

 

– Сколько нужно. Вы такие вопросы задаёте, – недоумевает Хамзя Ахмурзаевич. – Что я, на них смотреть должен был? Кто ж их жалел после всего, что они сделали? Помню, шли с ребятами. И тут в небе шум. Думаю, ну, опять эти немцы бочку с дырками сбросили. А она свистит, когда падает. Такой у фашистов был приём психологической атаки. Не поверите, метрах в пяти от нас бомба как ухнет, аж земля задрожала. Солдаты как «драпанули» оттуда. А на фронте мы бегали будь здоров. На расстоянии, наверное, километра опомнились. Решили вернуться, посмотреть. Видим, бомба из земли торчит. Когда её осмотрели сапёры,  оказалось, в ней не было взрывчатки. Как так получилось? Не знаю. Видимо, кто-то из рабочих завода по производству оружия сочувствовал Красной Армии. 

 

 

 

 

За беседой подъезжаем к музею. Хамзя Игбаев, выходя из машины, переводит взгляд на нашего фотографа. 

 

 

– Очень хорошая молодая девушка, – отмечает он. – Когда-то и я молодым был. И у нас на фронте девчата были. Помню, стоит машина, полная тяжелораненых солдат. Они стонут, а санитарки целуют их и говорят: «Миленькие, потерпите, потерпите».

Фронтовик, несмотря на холод, не желает надеть куртку и идёт к музею в военной форме.  

 

 

– Давно не видели пулемёт? – спрашиваю, видя, как ветеран ускоряет шаг. 

 

 

– А с войны, – Хамзя Ахмурзаевич с нетерпением начинает открывать дверь. 

 

 

И будто скороговоркой повторяет: 

 

 

– Вот он, вот он, вот он. Я узнал его! Когда-то мы с тобой воевали, – как о друге, с теплотой в голосе добавляет ветеран. 

 

 

Ставим пулемёт Дегтярёва рядом с  Хамзёй Игбаевым  и начинаем фотографировать.

 

 

 

 

– Мне бы курок пальцем достать. Ну-ка, помогите, – просит фронтовик, и я берусь за сухую ладонь ветерана и начинаю подтягивать её к спусковому крючку. – Во-во. Теперь всё, как надо. Плечо у меня только болит, а так держу его, как на фронте. Хороший пулемёт, безотказный. Песка не боялся. Нагревался, бывало, во время боя, но мы на это не смотрели. Некогда было. Вот теперь, когда он у меня в руках, и поговорить по-настоящему можно. Задавайте вопросы.

 

 

– Не тяжело держать, всё-таки почти десять килограммов?

 

 

– Трудновато. А вот на фронте я тяжести не чувствовал. Это сейчас слабый, а на войне крепкий был. Самым тяжёлым для меня было терять боевых товарищей. Другой тяжести не знал. Спал вповалку прямо на земле. Кухня опрокинется под бомбёжкой, ел тогда только сухари. Да никто из нас и не думал об удобствах. Хотелось идти только вперёд и вперёд. 

 

 

– И шли?

 

 

– Не только вперёд, но и в разведку. Как-то смотрим с солдатами, а вдалеке огоньки горят. Немцы отправили своих лазутчиков подсветить те места, куда им хотелось сбросить бомбы с самолётов. Решили мы их убрать. И вот я вместе с бойцом Васильченко, донским казаком – а он здоровый был, пудов шесть весил – и ещё одним гармонистом из взвода отправились их уничтожить. Вышли к железной дороге. Смотрим – немцы. Мы давай по ним из пулемёта строчить. Уложили несколько. И тут одна из цистерн с бензином как рванёт. Это бомбардировщики уже подлетели. Мы залегли. Сейчас только понимаю: ну разве можно было туда идти? Самим, под бомбёжку.

 

 

– Везло вам, – делаю предположение. 

 

 

– Не совсем. Меня ведь и в голову ранило, –  Хамзя Ахмурзаевич снимает фуражку и показывает шрам, который проходит через весь лоб. – Разорвалась мина, и осколком «стригануло». Я сразу осел. Ходил без каски, как большинство офицеров, вот и получил. Солдаты меня в плащ-палатку и в медсанбат. А когда наложили швы и перебинтовали голову, я врачам сказал: «Всё, пойду на фронт». «Пойдёшь, когда мы отпустим», – ответили они мне. А я им: «Тогда убегу». В общем, не удержали они меня.

 

 

– Не боялись воевать?

 

 

– Мне на фронте Аллах помогал, – Хамзя Игбаев проводит ладонями по лицу. – Вы креститесь, а у нас свои обряды. Я на фронте в Аллаха верил и сейчас верю. Молился, молюсь и буду молиться. 

 

 

После этих слов фронтовик произносит несколько фраз, видимо, по-татарски и снова проводит ладонями по лицу. 

 

 

– Несмотря на различия народов Советского Союза, мы сражались все вместе. Такая дружба между нами крепкая была. О-о-о! – продолжает он. – Русские, украинцы, грузины, белорусы, армяне, татары – все были, как братья. Наши бойцы  ни с чем не считались. Ведь мы вели справедливую войну. А о Победе узнали в четыре утра, когда стояли у Дуная. Началась такая «трескотня». Мы решили, что фашисты наступают. Давай в стереотрубы смотреть, готовиться к бою. А нам моряки, у которых связь была лучше, чем у нас, кричат: «Кончилась война!» Я им: «Не шутите, это неправда, не может быть!» В общем, когда разобрались что к чему, и мы давай палить в небо. Построили нас на стадионе в Вене, произнесли торжественную речь. Ну а дальше…

 

 

Как только не радовались. Я даже рома в столице Австрии впервые попробовал. А наши девчата переоделись в платья, вышли на улицу, так я их сразу и не узнал. Привык за четыре года на фронте к тому, что они в гимнастёрках. 

 

 

– А на 9 Мая пойдёте на парад в Гомеле? – спрашиваю на подъезде к дому.

 

 

 – Обязательно. Для этого каждое утро зарядкой занимаюсь по 30 минут. Как же не пойти? Буду на машине по центру города ехать, – и, выходя из автомобиля, Хамзя Игбаев, вздохнув полной грудью, добавляет. – Чувствую весну. Я на воздух давно не выходил, а теперь, думаю, с сыновьями на дачу съезжу. Одно плохо – старушка моя пять лет назад ушла. Плохо мне без жены. Нужно жён беречь как зеницу ока. Когда вместе живёшь, так их не ценишь, но они главное в жизни. А фотографии мои вы мне, пожалуйста, передайте, я их внучке в Италию отошлю. У неё там семья.